Притча Муха и пчела Если спросить муху, есть ли здесь в окрестностях цветы, то она ответит: - Не знаю. А вот навоза, нечистот вон в той канаве полным-полно. И муха начнёт по порядку перечислять все помойки, на которых она побывала. А если спросить пчелу: - Не видела ли ты здесь в окрестностях какие-нибудь нечистоты?, — то она ответит: - Нечистоты? Нет, не видела нигде. Здесь так много благоуханных цветов! Муха на самом цветущем лугу найдёт нечистое место и сядет на него, а пчела в самом вонючем болоте отыщет цветок лотоса и соберёт с него нектар. Спасибо тем кто меня любит - вы делаете меня лучше. Спасибо тем, кто меня ненавидит - вы делаете меня сильнее. Спасибо тем, кому вообще пофиг - вы нужны для массовки!
1. Гардероб - это Китай. Да!!! Вы можете говорить кому угодно, что это HUGO BOSS, COVALLI, GUCCI. Все равно это КИ-ТАЙ!!!
2. Aнтресоли - это Монголия, потому что ни хрена не понятно, что там лежит, что там происходит. Вообще ни хрена не понятно!!!
3. Kухня - это Ближний Восток, потому что там постоянно, что-то готовится. Там всё на ножах, постоянный фарш, мясо по стенам, слёзы, сопли и в центре всего этого диктатор, который воняет химическим оружием!!!
4. США. Если Вы живёте с тёщей, то комната тещи это США. Открываем дверь - вот оно, тупое лицо руководителя государства. А если Вы только сунетесь на Ближний Восток, все, ЖОПА! Война обеспечена!
5. Туалет - это Голландия. Потому что неровно положенный кафель постоянно напоминает Вам, что его клали какие-то наркоманы!
6. Телевизор - это Украина. Потому что пульт управления гуляет по рукам, поэтому каждую минуту на Украине новая программа.
7. Кот. Если у Вас живёт кот, то это Прибалтика. Ест на халяву, пьёт на халяву, мелко пакостит и делает вид, что ни хрена не понимает по-русски!
8. Холодильник - это Евросоюз. Чего там только нет, и вроде бы всё лежит аккуратно, по полочкам, но обязательно, что-то одно воняет. Как только жрать нечего, сразу все лезут в Евросоюз, и Прибалтика тоже суёт туда свой нос.
9. Балкон - это Египет. Нигде в мире Вы не найдёте большего количества древностей, причём этого говна там целые пирамиды.
10. Гараж - это Париж. В центре стоит большая груда железа, под которой можно трахаться часами!
11. И собственно мы во всём этом - Россия. До поры до времени улыбаетесь США. Кормим Прибалтику. Боремся за право обладания пультом управления Украины. Соприкасаемся с Евросоюзом. Но сдохнуть хочется в Париже!!!!
Всегда улыбайся… Себе жизнь продлишь, друзей порадуешь, врагов побесишь…))<i></i>[i]
Сообщение отредактировал Netspider - Среда, 28.09.2011, 23:15
Прочитано на http://bash.org.ru : ххх: ты где была всю субботу? ууу: не поверишь, что случилось. ууу: в ухо влез таракан (а ято думала они вымерли), перепугалась, спирта накапала. ууу: а вытащить никак, пришлось в больницу идти! ххх: бедное насекомое пыталось домой попасть, а ты его спиртом... ууу: сцука ты! ]:-> Спасибо тем кто меня любит - вы делаете меня лучше. Спасибо тем, кто меня ненавидит - вы делаете меня сильнее. Спасибо тем, кому вообще пофиг - вы нужны для массовки!
Уважаемые сотрудники офиса! Будьте точнее в туалете, а не то унитаз и кофейный аппарат буду мыть одной и той же губкой. С уважением, менеджер по экологии офиса, тетя Клава. Если ты не веришь в Бога, то это полбеды. Беда - это когда Бог не верит в тебя...
По рзелультатам илсследований одонго анлигйсокго унвиертисета, не иеемт занчнеия, в кокам пряокде рсапожолены бкувы в солве. Галвоне, чотбы преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в плоонм бсепордяке, всё-рвано ткест чтаитсея без побрелм. Пирчионй эгото ялвятеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву по отдльенотси, а всё солво целиком... Спасибо тем кто меня любит - вы делаете меня лучше. Спасибо тем, кто меня ненавидит - вы делаете меня сильнее. Спасибо тем, кому вообще пофиг - вы нужны для массовки!
...Говорит, что-то красивое и краем мозга понимаешь, что даже величественное. Но мысль и понимание ускользает, просачивается как вода сквозь пальцы или медуза сквозь жаркий песок солнечного пляжа. Где-то в груди восторг вот-вот вырвется наружу, но вспышка и скрип флюгера на крыше перехватывает горло и ты задыхаешься, давишься подступившим счастьем, как обжигаешься терпким алкоголем. Когда вьюга воет за окном, рвёт петли, стучит ставнями, а ты сжимая оловянную кружку глоток за глотком согреваешь себя соком белым как берёзы в мае и огненным, как кровь бурлящая в влюблённом сердце. Ты заставляешь заботам оставить себя. Нет, если вы не пили самогон вы никогда нас не поймёте. И подумайте, готовы вы ли к этому!
Иван Петрович подвинул к себе тарелку с макаронами, поковырял вилкой слипшийся комок и с надеждой посмотрел на жену. - А…мясного ничего нет? - А…зарплаты никакой нет? – передразнила супруга. - Лидочка, ты же знаешь, уже третий месяц задерживают. Что я могу сделать? - Можешь есть молча и не задавать глупых вопросов. - Прости, я думал… - Говорят, хлеб завтра подорожает в два раза. Я пять буханок купила. Слышала в очереди, что скоро вообще карточки введут. - Боже, куда мы катимся! – Иван Петрович возмущённо поднял брови. – Водка по талонам, сигареты по талонам, теперь хлеб. Безобразие! Как жить-то? - Да как жить? Так и жить. Не помирать же. Помнишь девяностые? Выжили же. Лидия Васильевна поставила чайник на плиту, из картонной коробки насыпала в чашку щепотку заварки, бросила кубик рафинада. - Лидочка, включи телевизор, новости сейчас начнутся. - Дались тебе эти новости. Опять брехню слушать. Сколько центнеров с гектара собрали? Сегодня целый день съезд партии показывали. Рожи сидят - одна другой больше. Тьфу, насмотрелась уже. - А что ты сделаешь? Сами выбирали. Да хоть кого бы не выбрали, всё равно то же самое было бы. Никому мы не нужны. Да и кризис этот ещё. Лидия Васильевна намазала маргарином кусок хлеба, положила на блюдце, залила в чашку кипяток. - Ты ешь быстрее, а то опять чай будешь холодный пить. - Да, ем я, ем. Макаронины не отделялись друг от дружки, и Иван Петрович просто отрезал боком вилки кусок. - Сегодня Маслова с пятого этажа арестовали. Приехали эти в масках, бросили в машину и увезли. - А я смотрю, что это за кровь на лестнице. Так это его? Ну, и правильно. Давно пора, я бы этих смутьянов… - А как по мне, так вполне приличный. Всегда здоровался, сумку помог донести как-то. - Сумку! Это не показатель. А где Алёшка? – спросил он. - Мне откуда знать. Гуляет. Дело молодое. Утром как ушёл, так и нет до сих пор. Оба вздрогнули от звонка в дверь. - Вот и он явился, - Лидия Васильевна вытерла руки полотенцем и пошла открывать. - Боже, Алёшенька! – донеслось из коридора. – Кто это тебя так? Иван Петрович положил вилку и пошёл посмотреть, что случилось. Сын Алексей стоял, прислонившись к стене. У рубашки оторван воротник, брюки в пыли, правый глаз заплыл и расцвёл всеми цветами радуги, губы и подбородок покрыты коркой засохшей крови. - Пойдём, Алёша, пошли в комнату. Они подхватили сына, чтобы помочь идти, но он отстранил их и сам дошёл до дивана, сел осторожно, будто у него болело всё тело, откинулся на спинку и устало закрыл глаза. Лидия Васильевна принесла из ванной таз с тёплой водой, губку и принялась смывать кровь с лица. Сын сидел молча, не открывая глаз, иногда слегка вздрагивая, когда губка прикасалась к губам. - Сынок, что случилось? – спросил Иван Петрович. - Ничего. Ничего не случилось, - сын ответил грубо, без былой почтительности к отцу. - Ну, как ничего? Может милицию вызвать? - Ага, вызови. Они Ленку Портную убили. Забили до смерти дубинками. Сашку арестовали, Макса, Серёгу Потапченко скорая увезла. Я еле ноги унёс. А ты, давай, вызови. С доставкой на дом. Иван Петрович поймал взгляд сына, от которого стало не по себе, столько было в нём презрения. - Сын, где ты был? - Да отстань ты от него, - жена дала сыну полотенце, и тот осторожно вытер лицо. - Нет, я хочу знать! Ты что, на демонстрации был? Да? - Ваня, иди чай пей, а то остынет. Мы сами разберёмся. - Что значит – иди? Алексей, я требую… Но сын снова закрыл глаза и тихо застонал. - Алёша, ты есть будешь? – спросила Лидия Васильевна. - Нет, чай попью, только не горячий. Всё нормально, мам. Всё нормально. Я в порядке. Алексей тяжело поднялся с кресла, держась за бок, пошёл на кухню. - Ну, рассказывай, - снова начал Иван Петрович, дождавшись, когда сын допьёт чай. – Я тебе сколько раз говорил, не лезь ты в эти дела. До добра не доведёт. Не послушался? - Папа, а не пошёл бы ты со своими советами! – отрезал сын. - Что ты сказал, щенок? Ты как с отцом разговариваешь? - Папа, ты не можешь мне советовать. Ничего и никогда. Понял? - Не понял. – Иван Петрович опешил от такого тона. Раньше сын никогда не позволял себе такое. Всегда вежливый, почтительный и сдержанный, сейчас казался чужим, и странно было слышать от него эти слова. - А что не понятного? Кто ты такой, чтобы советовать мне? - Я твой отец! - И это всё? Ты считаешь, этого достаточно, чтобы решать, чем мне заниматься? Папа, посмотри на себя. Ты же никто. Ничтожество! Трус и слизняк! Ты - полный ноль. - Как ты смеешь? – задохнулся негодованием отец, еле сдерживая себя, чтобы не вскочить, и не ударить наглеца. Он бросил взгляд на жену, но та тихонько сидела на краю стула. - Смею! Да, я был на демонстрации, да, был. Знаешь, почему? Я не хочу быть таким ничтожеством, как ты. Я не хочу существовать так, как существуешь ты. Я хочу жить! А вы не даёте мне это сделать. Вы – стадо баранов, идущих голосовать за кого попало. Быдло, молчащее в тряпочку. Знаешь, какая у тебя козырная фраза? Знаешь? Ты повторяешь её по десять раз на день – «я маленький человек, что я могу сделать?». И за это я тебя презираю. Тебя, и ещё миллионы таких же ничтожеств. И, знаешь, я рад, что ты жрёшь пустые макароны и пьёшь чай с маргарином. Ты сам этого хотел, и ты это получил! Но я не пойму одного – почему я должен жрать то же самое? Только потому, что вас больше, и вы решаете своими тупыми мозгами, как жить стране? Алексей замолчал. Тишина повисла в комнате, оглушающая, до боли в ушах. Иван Петрович, ошеломлённый монологом, сидел, отвесив челюсть. Лидия Васильевна плакала, утирая слёзы уголком фартука. - Ты всё сказал? – наконец, выдавил из себя отец. - Нет, не всё. - Ну, давай, продолжай, мне же интересно, что думает обо мне сын. - Да ни хрена тебе не интересно. Тебе никогда не было интересно, что я думаю. Тебе было интересно зайти после работы в забегаловку со своими корешами, накатить, а потом сразу после ужина спать завалиться. Спасибо, что хоть не буянил и не бил. - А надо было… - Поздно уже. Скажи, сколько не платят тебе на заводе? - Три месяца, а что? - Зачем ты туда ходишь? - Как зачем? Мне же три года до пенсии осталось. - Пипец. А если тебе все три года платить не будут? Ты доживёшь до пенсии? - Ну, а что мне делать? Что я могу сделать? - «Я же маленький человек», - передразнил его сын. – Слышали эту песенку. А ты никогда не задумывался, сколько вас таких маленьких во всей стране? Миллионы. А тех, - Алексей ткнул пальцем в сторону телевизора. – Тысяча, пять, десять? Что они против миллионов? Да если каждый маленький человек плюнет на них, они захлебнутся все. Но вы же маленькие. Вы только и можете, что жаловаться друг другу, как всё хреново, какая власть ужасная. Та, кстати, власть, которую вы выбирали своим быдляцким большинством. Ты понимаешь, что все вы вместе взятые не стоите даже ногтя одного из тех, кто за рулём. Даже ногтя. Дешёвки. Маленькие ничтожные дешёвки. И Ленка Портная умерла за то, чтобы вам стало лучше. А вам это не нужно. Зря погиб человек. Человечище, а не такой слизняк, как ты. - Никто не просил… - Не просил? А её не надо было просить. И меня не надо. Знаешь, почему эти в масках ходят? Потому что боятся. И пока они боятся, ещё можно что-то сделать. Но, папа, они не тебя боятся. Они тебя презирают, точно так же, как и я. Им плевать на тебя потому, что ты маленький человек, и что ты можешь сделать? Всё, я устал, я хочу спать. Мам, постелишь мне?
Иван Петрович так и не смог уснуть, этот разговор совсем его добил. Жена тоже ворочалась, он пытался с ней заговорить, но она отвернулась от него, всхлипывая, пытаясь сдержать слёзы. - Ты считаешь так же как и он? – спросил он жену, но та промолчала.
В дверь позвонили около трёх ночи. Иван Петрович шёл к двери вечность. Во всяком случае, так ему казалось. Алексей выглянул из своей комнаты. Он был одет, словно ждал этого звонка. - Папа, я сам открою. Иван Петрович остановился, схватился за дверной косяк. Сердце стучало, словно птица, пытающаяся вырваться на волю. Голова закружилась, и тошнота подступила. Это от страха – подумал он. От страха и беспомощности. - Кто там? – спросил Алексей. - Нам нужен Алексей Стриж. Открывайте! Иван Петрович словно в тумане виде, как сын отпирает, как распахивается дверь, что-то мелькнуло, Алексей летит через весь коридор, срывая вещи на вешалке. Люди в чёрном, с оружием, в масках с прорезями для глаз и рта. Сзади из комнаты кричит что-то Лида. Хлёсткие команды – «Встать, руки за голову, лицом к спине», Алексея тащат в подъезд. Лида кричит, хватает одного из тех, в масках, за рукав, но вдруг почему-то оказывается на полу. Слышна возня за дверью, удары. Отчётливо – голос Алёши. Даже не голос. Стон. Вскрик. Они бьют его. Бьют и тащат вниз, в чёрный грузовик с зарешеченными окошками по бокам кузова. Так же, как сегодня тащили Маслова, как позавчера – хозяина автомастерской, которая на углу, как неделю назад – учительницу Антонину Степановну, у которой ещё Алёшка учился. Куда, зачем, почему? Никто не знает. И ответов не будет. Значит, заслужили, говорил он Лиде, нас же не забирают. За что нас забирать? Мы люди маленькие. А теперь они увезли Алёшку. И он ничего не смог сделать. Ничего. Иван Петрович так и стоял, пока жена не закрыла дверь, и не ушла в спальню, даже не посмотрев на мужа. Он пошёл на кухню, сел за стол и сидел, слушая, как в спальне рыдает жена. Страх не отпускал, гадкий и липкий, как застывший маргарин, прилипающий к дёснам. Он уже боялся не за себя, не за сына. Боялся того, как посмотрит утром в глаза жене. Боялся своего страха. Все мысли, все чувства стали одним слипшимся комком макарон. Когда за окном стало светать, вошла Лида. Положила на стол что-то тяжёлое в пакете от супермаркета. - Это нужно выбросить. Сейчас же, - сказала она. - Что это? – не поднимая головы, спросил Иван Петрович. - Пистолет. Алёшин. Если его найдут… Выброси это. Куда угодно, подальше отсюда. Она повернулась и пошла из кухни. - Лидочка… - Что? - Ну, что, что я мог сделать? - Хоть что-нибудь, - она снова зарыдала и ушла. Иван Петрович открыл пакет, достал завёрнутый в вафельное полотенце пистолет. В юности он занимался стрельбой в школе ДОСААФ, даже ездил на какие-то соревнования, поэтому рукоятка привычно легла в ладонь. Проверил обойму – полная. Тяжесть металла успокоила и отогнала страх. Чёрт, с такой игрушкой в руках негоже бояться. Восемь свинцовых смертей ждут своего часа. Решение пришло само собой. Иван Петрович положил пистолет в пакет, оделся и вышел из дому в сереющее утро. Улицы были пусты. Туман словно поглотил всё вокруг, даже звуки. Восемь смертей, вот, что он сможет сделать. Этого достаточно, чтобы искупить свою ничтожную жизнь. Трусливую жизнь, и если повезёт, ему никогда не придётся смотреть в глаза жене. Ноги сами повели его к Конторе. Пока он дойдёт, начнут съезжаться на работу работники, те, кто отдал приказ арестовать его сына. Он пошёл сквозь серое марево, из которого призраками появлялись контуры деревьев. В душе снова всё смешалось, слилось в одно лишь желание. Спустить курок. Хотя бы раз. - Стоять! – раздалось сзади. Иван Петрович оглянулся – его догоняли люди в конторской форме. И, что самое странное, на них не было масок. Я опоздал – мелькнула мысль, - всё тщетно, они уже не боятся никого. Ну, что ж, вот он момент катарсиса. Начнём прямо сейчас. Он взял пистолет в руку, не вынимая из пакета. Двое патрульных были уже метрах в пяти. Лица их выскользнули из тумана. - Руки вверх, лицом к стене. Почему шляемся и такую рань? Руки, я сказал! Что в пакете? Они уже рядом, уже слышен запах табака изо рта, виден взгляд, сухой и холодный. И Иван Петрович понял, что ничего он не сможет сделать. Совершенно ничего. Он столько раз произносил эту фразу, что она захватила его, управляла им, его ничтожной и жалкой жизнью. - Вот, - протянул он пакет патрульному, - я нашёл. Несу в Контору сдавать.
- А поехали в село, к родственникам моим, а? - предложил Бублик ни с того ни с сего.
- Нафига? - вежливо поинтересовался я.
- Не поверишь, они быка забить собирались, а на селе, такое событие - это как у нас день города. - и, помолчав немного, Бублик добавил - А ты на деревенской дискотеке был хоть раз?
Деревенская дискотека оказалось тем камнем, который перевесил чашу сомнений. И я сказал:
- А легко!
___ БЫК ___
Коррида была назначена на завтра, а потому, в день приезда была классика: стол, заставленный уймой съедобностей, рюмки налитые до краёв, жаркие споры о политике, новости, которых мы должны были знать много и рассказывать без устали.
На дискотеку мы так и не попали, потому что напрочь о ней забыли.
Забыли потому, что Бублик завязался спорить с дядей Петей про Большой Адронный Коллайдер, а мне и без дискотеки было замечательно украшать прелестные ушки Марины (надцитиюродной племянницы Бублика) развесистой городской лапшой. Девушка слушала открыв рот и не сводя с меня взгляда. А я чувствовал себя, если не суперменом, то супермозгом, это уж точно.
Но и у дяди Пети и у Марины есть предел терпения, а потому, сначала Марина, вежливо извинившись, а чуть позже и дядя Петя, послав Бублика вместе с его аргументами и несколькими альбомными листами, подробно измалеванными пьяными чертежами и схемами, ретировались отдыхать.
За столом остались только я и Бублик.
- Попятьдесят. - Скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Бублик, наливая самогон в граненые стограммовые стаканы, которые я до сегодняшнего дня последний раз видел только в совковом детстве.
Выпили. Закусили грибами. Помолчали каждый о своем. Бублик, наверное, о коллайдере и дяде Пете, я о смачных, чуть пухлых губках Марины и ее сиськах, с нахально торчащими из под футболки соскАми.
- Попятьдесят? - Спросил я.
Бублик кивнул и налил снова.
- Хороша Маринка. - сказал я нанизывая на вилку пытающиеся упрыгать в дальний угол тарелки грибы.
- Дура. Как и ее папа-Петя - ответил на выдохе, ставя рюмку на стол Бублик. - Уверен он, что все с коллайдером хорошо... Ага... Он же ж в "халву" не рубился. И в параллельных измерениях не сечет ничего!
- Ну, может и дура, но слушает так классно. Я б ей до утра рассказывал.
Возникла пауза.
Я молча взял бутылку и налил. Поднял стакан, поднес к рюмке Бублика. Но тот, вдруг отодвинул свою и сказал:
- Не чокаясь. За упокой души бедной скотинки которой вот-вот придет пипец.
Выпили. Не закусывали, ибо охота за грибами в тарелке отнимала последние капли сосредоточенности.
- А давай его щас ?
- Сами?
- А что там, делов-то!
Я представил, какой я буду молодец в Маринкиных глазах, когда утром она узнает, что обычный городской парень может и сам забить быка. И стал суперменом в своих собственных глазах.
- А давай!
Сначала, меня, хоть и в дрызг пьяного, смущало то, что мы даже краем уха не слышали о том, как это делается. Но Бублик, оказалось, все уже продумал.
- Я тут кувалду видел. Мы его сейчас в угольный сарай заведем и голову ему через окошко вытащим. Потом я его по этой голове стукну.
Сказано - сделано.
Привязали к рогам немножко озабоченному быку веревку и, поскальзываясь на Борькиных (так звали быка) экскрементах, поволокли его в угольник. Бык упирался, от чего мы поскальзывались и падали еще чаще. За каких-то два часа бык был вероломно заманен в угольный сарай, а его голова выглядывала наружу, в ожидании новой порции капусты, которую я нашел тут же в огороде и которой стимулировал быка идти вперед.
- Лучше всего животных током бить - разглагольствовал Бублик. - Ушки ему зачистил, две клеммы накинул, включил ток... и готова животинка.
Но я его мало слушал. Все это время я тешился мыслью о том, что Марина будет удивлена, а потому - в восторге! И может быть, не смотря на юный возраст отдастся мне прямо где-то в районе сеновала.
Светало, когда возник вопрос, кто ж его, бедную животинку, глушить будет.
Жребий автоматически пал на Бублика. Во-первых, здоровья, которое он неустанно подрывает лошадиными дозами алкоголя, у Бублика много. И, даже, правильнее сказать - ДО%%Я. Во-вторых, У Бублика, как выяснилось в процессе заманивая быка в угольник, была мечта, пиз%%уть быка кувалдой лоб. В общем, когда на небе догорела последняя звезда, мы выпили еще по сто и Бублик поплевав на руки, взял кувалду.
Размахиваясь в предрассветном деревенском воздухе кувалдой, Бублик нарисовал ею в воздухе великолепную дугу и уебал быка прямо промеж рогов.
Бык проморгался. Попытался понять, что это с ним такое случилось, и не от капусты ли это, которой я его кормил, заманивая в угольный сарай? А потом, заревел, как иерихонская труба! И с припадочно-истеричным ревом ломанулся вперед, вместе с окном угольного сарая, повисшем на его бычьей шее.
Я не знаю, что думал Бублик, фигурно прыгающий через забор соседнего дома, а я подумал: "мне конец" и взлетел на ближайшее дерево со скоростью которой позавидовал бы любой кот, улепетывающий от своры собак.
На бычий рев во двор выскочил сонный дядя Петя, с ружьем и в семейных трусах, а в соседских домах начали загораться огни.
- Вы чего дол%%бы натворили!!! - орал дядя Петя, спешно натягивая сапоги на босу ногу.
Проснувшиеся соседи, мобилизовались за каких-то три минуты, выгнали из гаража доисторическую "Ниву" и начался голливудский блокбастер. Выстрелы и бычий рев были слышны еще часа полтора по всей деревне. И, реагируя на эти выстрелы со дворов выезжали "нивы", "жигули", "запорожцы", набитые людьми с оружием. Дважды, с дерева, я видел торчащую из окна косу, отсвечивающую смертельно-матовым цветом в предрассветных сумерках.
И пока я смотрел на всю эту феерию с высоты дерева, на котором сидел, в мозгу сверкала всего лишь одна мысль: "Сафари, блин!"
Быка нашли через три дня, в семи километрах от деревни, на берегу реки. Он, наверное, наклонился попить воды и окончательно умер от кровоизлияния в мозг. Бублик больше к родственникам не ездит. Перестали они его любить после этого. А Маринка... да ну ее нахфик....